— Обождите! — остановил его доктор Копленд. — Вы отклонились в сторону. И упускаете из виду совершенна особый негритянский вопрос. А мне не даете слова вставить. Мы уже обо всем этом говорили, но нельзя понять общую картину, не включая в нее нас, негров.
— Нет, вернемся опять к нашему фабричному поселку, — продолжал Джейк. — Молодой прядильщик начинает работать, получая высокую плату в восемь или десять долларов в неделю, если есть спрос на рабочую силу. Он женится. После первого ребенка жене тоже приходится поступать на фабрику. Их общий заработок, когда оба имеют работу, достигает, скажем, восемнадцати долларов в неделю. Ха! Четверть они платят за лачугу, которую им сдает та же фабрика. Пищу и одежду им надо покупать в лавке, которая либо принадлежит той же фабрике, либо управляется ею. Лавка дерет с них за все втридорога. Имея трех или четырех ребят, они попадают в такую кабалу, как будто их заковали в кандалы. И в этом фокус современного крепостного рабства. А мы в Америке зовем себя свободными. И самое смешное, что это убеждение так крепко вбили в голову издольщикам, прядильщикам и всем прочим, что они в это искренне верят. Но сколько понадобилось всякого вранья, чтобы задурить им головы?
— Есть только один выход, — начал доктор Копленд.
— Два. Всего два. Было же время, когда эта страна расширяла свои границы! Каждый думал, что может чего-то добиться. Ха-ха! Но время это прошло, и прошло навсегда. Менее ста корпораций все сожрали вчистую, не считая кое-каких объедков. Промышленность высосала кровь и размягчила костяк у народа. Былые дни экспансии миновали. Вся система капиталистической демократии прогнила насквозь. Перед нами открыты только два пути. Первый — фашизм. Второй — перестройка самого что ни на есть революционного характера, и навсегда.
— И негритянский вопрос! Не забывайте о неграх. Во всем, что касается меня и моего народа, на Юге уже царит фашизм, и царил всегда.
— Ну да.
— Фашисты лишают евреев законных прав, изгоняют из хозяйственной и культурной жизни. А негры здесь всегда были этого лишены. И если у нас и не было повсеместного и трагического грабежа денег и имущества, как в Германии, то прежде всего потому, что неграм никогда не позволяли приобрести состояние.
— Да, такие у нас порядки, — согласился Джейк.
— Евреи и негры! — с горечью продолжал доктор Копленд. — Историю нашего народа можно сравнить только с нескончаемыми страданиями евреев, но в нашей истории еще больше крови и насилия. Это напоминает мне особую породу морских чаек. Если поймать одну из этих птиц и завязать у нее на ноге красный шнурок, вся остальная стая заклюет ее насмерть.
Доктор Копленд снял очки и закрепил проволочку, заменявшую сломанный винтик. Потом протер стекла подолом ночной сорочки. Руки его дрожали от возбуждения.
— Мистер Сингер — еврей.
— Вы ошибаетесь.
— Я в этом уверен. И фамилия — Сингер… Я сразу определил его национальность, с первого взгляда. По глазам. Да он и сам мне это сказал.
— Как он мог вам это сказать? — упорствовал Джейк. — Уж кто-кто, а он — чистейший англосакс. Ирландец пополам с англосаксом.
— Но…
— Ручаюсь. На сто процентов.
— Ну что ж, — сказал доктор Копленд. — Не будем спорить.
Снаружи похолодало, и в комнате стало знобко. Приближался рассвет. Ранним утром небо было шелковисто-синее, а луна из серебряной стала белой. Повсюду было тихо. Из темноты доносилось только звонкое пение одинокой весенней птицы. Но хотя из окна дул ветерок, воздух в комнате был по-прежнему кисловатый и спертый. Оба чувствовали одновременно и какую-то напряженность, и крайнее изнеможение. Доктор Копленд приподнялся с подушки и наклонился вперед. Глаза у него были воспалены, руки судорожно сжимали край одеяла. Ночная сорочка сбилась набок, обнажив костлявое плечо. Джейк уперся каблуками в перекладину стула; его громадные лапищи были выжидательно, по-детски сложены на коленях. Под глазами легли синяки, волосы были растрепаны. Оба молча смотрели друг на друга и словно чего-то ждали. Молчание длилось, и напряжение от этого стало более ощутимым.
Наконец доктор Копленд, откашлявшись, произнес:
— Надо думать, что вы пришли ко мне с какой-то целью. Не сомневаюсь, что мы с вами не зря проспорили всю ночь. Мы обговорили все, за исключением самого главного: каков же выход? Что делать?
Они продолжали выжидать, наблюдая друг за другом. Лица обоих выражали надежду. Доктор Копленд выпрямился и сел, опираясь на подушки. Джейк подпер кулаком подбородок и наклонился вперед. Но они все молчали. А потом нерешительно заговорили разом.
— Извините, — сказал Джейк. — Продолжайте.
— Нет, говорите вы. Вы же начали первый.
— Валяйте.
— Фу! — поморщился доктор Копленд. — Договаривайте же!
Джейк уставился на него туманным, отсутствующим взглядом.
— Значит, вот оно как. Во всяком случае, я так думаю. Единственное решение — это чтобы народ наконец прозрел. Если он увидит правду, его уже нельзя будет угнетать. Пусть хотя бы половина прозреет — бой выигран.
— Да, если они поймут, как устроено это общество. Но как вы собираетесь им это открыть?
— Послушайте, — сказал Джейк. — Как насчет писем цепочкой? Один человек посылает письма в десять адресов, а потом каждый из этих десяти посылает их новому десятку, — понимаете? — Он запнулся. — Я-то писем не пишу, но задача та же. Хожу и рассказываю. И если в каком-нибудь городе я могу открыть правду хотя бы десяти слепцам, мне кажется, что я чего-то достиг. Ясно?
Доктор Копленд посмотрел на Джейка с изумлением. Он сердито фыркнул.
— Это детский разговор! Нельзя же только ходить и разглагольствовать! Письма цепочкой, тоже выдумали! Зрячие и слепцы!
Губы Джейка задрожали и брови насупились от гнева.
— Ладно. А что вы можете предложить?
— Должен признаться, что когда-то я относился к этому делу вроде вас. Но скоро выяснил, как неправильно становиться в такую позицию. Полвека я думал, что самое мудрое — это терпение.
— Я не предлагаю терпеть.
— Когда творились зверства, я соблюдал осторожность. Видя несправедливость, я молчал. Жертвовал достигнутым во благо призрачной общей цели. Верил в слово, а не в кулак. Учил людей, что бороться против угнетения можно только терпением и верой в человеческую душу. Теперь я знаю, как был не прав. Я предавал и себя, и свой народ. Все это чушь. Теперь время действовать, и действовать быстро. Бороться коварством против коварства и силой против силы.
— Но как? — спросил Джейк. — Как?
— А просто — выйти на улицу и действовать. Собирать народ, звать его на демонстрацию.
— Ха! Этой фразой вы себя выдали: «…звать на демонстрацию»! А что толку в демонстрациях, если люди не видят, против чего идут? Это вы все хотите делать через жо-бемоль…
— Я не выношу таких грубых выражений, — брезгливо поморщился доктор Копленд.
— Ради бога! Плевать я хотел, выносите вы их или нет.
Доктор Копленд поднял руку.
— Давайте не горячиться, — сказал он. — Попробуем найти общую точку зрения.
— Идет. Я с вами ругаться не хочу.
Они замолчали. Доктор Копленд переводил взгляд с одной точки потолка на другую. Он несколько раз облизнул губы, пытаясь заговорить, но всякий раз невысказанные слова замирали у него на языке. Наконец он произнес:
— Мой совет вам такой: не вздумайте действовать в одиночку.
— Но…
— Никаких «но», — нравоучительно перебил его доктор. — Самое убийственное, что может сделать человек, — это действовать в одиночку.
— Я понимаю, к чему вы клоните.
Доктор Копленд поправил сорочку и стянул ее потуже у ворота.
— Вы сочувствуете борьбе моего народа за его человеческие права?
Волнение доктора и его мягкий, едва слышный вопрос до слез растрогали Джейка. Внезапный несообразно горячий прилив любви заставил его схватить черную костлявую руку, лежавшую на одеяле, и крепко ее сжать.
— Еще как! — воскликнул он.
— И понимаете крайнюю бедственность нашего положения?
— Да.
— Видимое отсутствие всякой справедливости? Жестокое неравенство?
Доктор Копленд закашлялся и сплюнул в бумажную салфетку, которую вынул из-под подушки.
— У меня есть своя программа. Это очень простой, но вполне практичный план. Я хочу сосредоточиться на одной конкретной цели. В августе этого года я собираюсь повести более тысячи негров нашего округа в поход. В поход на Вашингтон. Мы пойдем все вместе, плечом к плечу. Откройте шкаф, вы найдете там пачку писем, которые я написал на этой неделе и собираюсь вручить лично. — Доктор Копленд нервно водил руками по краям своей узкой койки. — Помните, что я вам сегодня сказал? Повторяю, единственный мой вам совет — не пытайтесь действовать в одиночку.
